108. (Глава сто восьмая, в которой я делаю одно существенное открытие).
      — Может, попробуешь включить, — уныло посоветовала Джули и поглядела в опустевшую чашку.
      Я повиновался. Едва экран зажёгся, на нём отобразилось 116 пропущенных вызовов, и все с неизвестного мне номера. Я пролистывал бесконечный список этих звонков, как телефон вдруг завибрировал у меня в руке и зазвучал сигнал вызова. Номер не определился. Я принял звонок и поднёс телефон к уху. В трубке сквозь журчащие помехи раздался взволнованный голос:
      — Это тЫ? Ы (щелчки) СЛава боГy! Сро4но в Лондон!
      Но внезапно связь прервалась, я даже не успел никак отреагировать, а только в изумлении посмотрел на Джули. Она не изобразила на лице никаких эмоций.
      Внезапно телефон завибрировал вновь, и я ответил на звонок, прежде чем раздался сигнал.
      — Вы ещЁ не в ЛОндоне? — спросил голос через помехи.
      — Нет, — в сумбуре отвечал я. — Кто это?
      — (щелчки, трещание) И не надо вам тУда, — проигнорировала мой вопрос трубка. — Ошибка выШла.
      — Да, вы ошиблись, — согласился я и сбросил звонок.
      На вопросительный взгляд Джули я ответил: «Не туда попали».
      Но телефон опять настойчиво завибрировал. Едва я принял вызов и не успел даже ничего сказать, как трубка затараторила:
      — Почему бросаешь трубки? Где вы вообще? Как Джули? Срочно возвращайтесь в Питер!
      — Вы?! — медленно надул я это слово, как тугой воздушный шарик.
      Джули мигом оживилась и выхватила у меня телефон резким рывком.
      — Я тут, — утробным и глубоким голосом отозвалась она.
      И надолго замолчала. Только прикрыла глаза и позволила себе расслабленную позу. А когда их открыла, они оказались влажными и светились тем самым сиянием, с каким она всегда смотрела на старика. Трубка тем временем что-то горячо пищала ей на ухо. Если бы я напряг слух, я бы мог различить слова, но не стал этого делать. Я просто наблюдал за Джули. Она ничего не говорила, только слушала. И улыбалась. А я всё смотрел на неё, грелся в лучах её улыбки, предназначенной не мне, и завидовал. Завидовал голосу, который через пелену помех и искажений был таким ничтожным, тоненьким и беспомощным, будто принадлежал таракану или комару, которого мне хотелось сейчас прихлопнуть. Завидовал и елозил на стуле, будто в зад мне впились занозы сразу всех лесоперерабатывающих предприятий и мебельных фабрик России. Завидовал, а про себя лелеял чёрную мысль: как было бы хорошо, если бы её муж так навсегда и остался стариком. Или вообще был бы стариком с самого начала. Да и не мужем ей приходился, а дедом, к примеру, за которого я принял его при нашей первой встрече. Тогда бы мне не пришлось ощущать себя третьим лишним и ревновать Джули к собственному телефону, который для неё стал воплощением человека на том конце провода. И мне стало совсем неважно, что профессор каким-то чудом уцелел и избежал потопа, да ещё и предлагает мне нанести повторный визит в Северную Венецию.
      Их разговор всё продолжался, вернее, этот монолог в одно ухо. А я, чтобы как-то занять себя, взял со стола салфетку и начал на ней со скуки рисовать той ручкой, которую позабыла здесь моя взволнованная почитательница читательница. Как-то само собой получилось, что я написал на салфетке имя «Джули». Посмотрел на него, покрутил салфетку по столу и незнамо зачем исправил «у» на «о». Снова посмотрел на эту надпись, усмехнулся своей глупости, и мельком глянул на Джули. Глянул и от удивления отъехал на стуле назад, отчего ножки его возмущённо застонали по полу.
      Передо мной сидела не Джули. Передо мной сидела Джули, но только с буквой «о» на месте буквы «у». Она держала телефон у уха, медленно моргала, а взгляд её огромных ланьих глаз был устремлён мимо меня. Полные губы едва улыбались, и вся эта нежность была адресована не мне. Вот наконец она перевела взгляд на меня, и в этом взгляде читалась такая ласка, о которой только может мечтать мужчина. А ещё в этом взгляде было написано красивым наклонным шрифтом: «Ты погоди обижаться, но он сейчас важнее».
      В ярости, которую насилу подавил в себе, я переправил «о» обратно на «у», прочертил эту «у» пожирнее, отчего салфетка прорвалась насквозь, и обнаружил перед собой прежнюю Джули. Она сидела всё в той же позе и улыбалась в пустоту мимо меня.