*
      Я обнаружил себя в странном пустынном месте. Всё вокруг было совершенно белым. Ну, как сказать — всё. Здесь не было ничего. Меня окружала только белая молочная пустота. Она простиралась так далеко во всех направлениях, что невозможно было понять, где белоснежный пол сливается с таким же белым небом, которое и небом-то можно назвать очень условно. Насколько хватало глаз раскинулось однородное белое пространство. Концентрированная пустота.
      Я двинулся вперёд. Двигаться хоть куда-нибудь мне показалось разумнее, чем стоять столбом посреди этого ничто. Сделав шаг, я обнаружил, что подо мной неспешно расходятся круги, словно я иду по поверхности густой сметаны. При этом я отчётливо ощущал у себя под ногами твердь, даже попрыгал немного на месте, чтобы убедится, что подошвы ботинок не вязнут в трясине. Но потрогать пальцем белую поверхность под ногами всё же не рискнул.
      Надивившись на странную особенность пола, я побрёл в неопределённом направлении. Никаких ориентиров; глазу не за что зацепиться; я совершенно не знал, куда бреду, а главное, зачем. Наметить хоть приблизительный маршрут было невозможно. Двигаться приходилось только наугад, отдавшись полностью своей интуиции. На счастье, позади меня образовывалось что-то наподобие протоптанной тропинки, как на свежем неглубоком снегу, и я решил, что всегда могу вернуться к исходной точке, если вдруг собьюсь с пути.
      Я неторопливо шёл не глядя особо по сторонам, как вдруг боковым зрением засёк движение совсем рядом. Приглядевшись, я стал свидетелем картины, которую с трудом берусь описать. Словно бы кто-то невидимый шёл со мной по соседству, потому как на полу справа и слева от меня образовывались круги и оставались протоптанные дорожки. От испуга я замер как вкопанный и ощутил, что сердце колотится буквально в глотке. Круги тоже остановились.
      Не смея шелохнуться, я окинул взглядом пространство, боясь не то что двинуться, но даже повернуть голову. Тихо и никого. Никаких движений по сторонам. Наглядевшись на всякое в этой книге, я уж думал было, что меня сложно удивить. Ошибся.
      Затаив дыхание, я робко шагнул дальше. Невдалеке появился новый круг. Ещё шаг. И круги тоже шагнули.
      И тут я всё понял. Сорвался и бросился бежать хохоча. Да-да, вот так просто бежать куда глаза глядят и хохотать, хохотать безудержно, до одури, как в детстве, когда с неба вдруг хлынул ливень, ты в секунду промокаешь и понимаешь, что искать от него укрытия бесполезно: ты и так уже мокрый и мокрее не станешь. И тогда не остаётся ничего иного, как просто бежать без направления и хо-хо-тать!
      В этот момент я бы мог произвести впечатление умалишённого. Если бы было на кого. Но здесь никого не было кроме меня! Поэтому я бежал и оглядывался то по сторонам, то назад, отмечая, что и тропинки тоже мчатся за мной и вокруг меня. От некоторых тропинок отходили ответвления, они множились и развивались. Какие-то тропинки вдруг резко обрывались и оставались позади, а им на смену приходили другие. Так очень скоро вокруг меня образовалась целая сеть из этих дорожек, а я бежал, то специально петляя, чтобы запутать следы, то резко останавливаясь, то разгоняясь. Это была чудная игра меня и — не знаю, — той субстанции, из которой состояла поверхность под ногами. Пытался ли я найти хоть какое-то логическое объяснение происходящему? Навряд ли. Это было чистое приятие окружающего мира, без гнёта штампов, стереотипов и предрассудков. Я просто принял всё это таким, каким оно действительно было: белым, молчаливым, чистым и пока безобидным.
      Вот я снова рванул с места, пытаясь обмануть бегущие за мной тропинки, но — удар! Я со всего маху врезался лбом в какую-то невидимую преграду. Настолько сильно, что даже отскочил назад, повалился на пол и несомненно упал бы навзничь, если бы не успел подставить руки позади себя. Так я оказался сидящим на белом полу, ощущая ладонями прохладную поверхность. Я помотал головой в попытке избавиться от гула в ушах. От гула-то в ушах я избавился, но перед глазами поплыли чёрные точки, которые постепенно преобразовались в буквы. Эти буквы составили хорошо известную мне надпись: «Моя любовь к тебе». Я зажмурился и снова встряхнул головой. Когда открыл глаза, то увидел, что и буквы тоже встряхнулись, рассыпались, но через какое-то время собрались в другую фразу:

Бью тебя в молоке

      Вот уж действительно: в этой молочной пустоте меня бьёт что-то неведомое, однако позиционирующее себя как личность, да ещё и в единственном числе… Я снова зажмурился и опять замотал головой. Буквы снова встряхнулись, разлетелись в стороны, но через несколько мгновений, как притянутые магнитом, собрались в новые слова:

Я лбом ее тюк в Обь

      Как я ни пытался избавиться от этого наваждения, сколько ни мотал головой, но буквы, словно кусочки разноцветного стекла в калейдоскопе, раз за разом собирались всё в новые и новые фразы, всё более и более причудливые:

Як обмелеть в бою
О! Бьёт веком любя!
Моль. Кювет. Беябо.
Метель ковбоя Бю
Мель отбоя в юбке
Млют. Вякь. Боебео

      Я понял, что продолжаться это может бесконечно, и решил подняться на ноги, стараясь не обращать внимания на плывущие перед глазами буквы. Руки легко отделились от белой жижи, которая оказалась вовсе не липкой, не тягучей и не оставляла после себя следов, как могло показаться поначалу.
      Поднявшись, я ощупал преграду. То ли она была невидимой, то ли я добежал до границы этого пространства и уткнулся в белую стену, которая была настолько белой, что казалась прозрачной, — не знаю. Тем не менее я решил не останавливаться и пошёл вдоль стены, ощупывая её и стараясь найти хоть какую-то неровность или зацепку. Мои спутницы тропинки тоже неторопливо поплелись следом.
      Понятия не имею, сколько времени я так прошёл, как слепец ощупывая поверхность перед собой. Признаться, я уже начинал падать духом, оттого что хожу по кругу, и если бы не тропинки, которые указывали, что место мной ещё не исхожено, я бы наверное совсем отчаялся и поддался приступу паники.
      Неожиданно я резко остановился, словно получив ещё один удар. Так останавливаешься, когда вдруг вспоминаешь о чём-то важном. Например, что забыл дома ключи через секунду после того как захлопнул за собой дверь. Или что оставил в вагоне метро портфель с новой рукописью, когда состав скрылся в тоннеле мгновенье назад. Или об оставленном в кипящей кастрюле яйце, которое лопается за секунду до этого. Вот так и я сейчас вспомнил о том, что находилось в моём распоряжении всё это время: я ведь умею прокладывать дорогу через любые преграды одним лишь движением руки!
      Я нащупал невидимую стену и ударил в неё ладонью, вытянув руку вперёд. Но вопреки моим ожиданиям, стена не упала плашмя передо мной и не открыла проход в новое пространство. Моя рука не столкнулась с преградой, я мягко вошла в стену, как в белое молочное суфле. Я попробовал ещё раз, и ещё, но все мои попытки не приводили к успеху. На ощупь стена казалась твёрдой, но в то же время рука свободно проходила внутрь. Я прошёл немного дальше, чтобы попробовать в другом месте, но и это не дало результатов.
      Совершенно выбившись из сил — преграда казалась бесконечной и непреодолимой, — я уже собирался было присесть и отдохнуть, упёршись спиной в стену, как невдалеке заметил нечто неясное, но отчётливо выдающееся на безукоризненно ровной поверхности стены. Подойдя ближе, я глазам своим не поверил. Это была дверная ручка с головой льва. В точности такая, как на двери моей квартиры, только не латунная, а совершенно белая, словно сделанная из пластика или выкрашенная белой краской. Я без раздумий потянулся к ней.