***
Я устало закрыл глаза и провёл ладонью по лбу. Я хотел начать задавать вопросы, но... все мысли в голове были пожраны какой-то тлёй и отображались в непонятной кодировке. Возникло ощущение, как при решении сложной задачи: ответ где-то здесь, поблизости, совсем рядом, ты его ощущаешь, буквально чувствуешь кожей, но не хватает одного-единственного крохотного импульса, чтобы достичь его. Так и здесь. Увидев фигуру Пробы Пера, всё в том же чёрном комбинезона, я уже почти готов был найти ответ на самую главную задачу и придти к пониманию того, что именно она стояла за всей чехардой, неразберихой, странными мутациями и метаморфозами, которые сопровождали меня с самого начала этой книги. Это вполне объясняет её исчезновение после самоубийства несчастного И.Т.П.
— И всё же ты непроходимо туп, — ответила Проба Пера, перебив ход моих мыслей. — Ты до сих пор не понял очевидных вещей. Не я превращала Москву в Петербург.
— Тогда как объяснить твоё исчезновение? — начал я расспрос.
— А я никуда и не исчезала. Я сама оказалась жертвой, — она шумно выдохнула через нос. — Жертвой какой-то невидимой и неведомой силы. Я стала здесь ненужной! В один миг! Как тебе это понравится, если твои книги раз — и исчезнут с книжных полок! Я поняла, что кто-то пытается изгнать, стереть меня из этой книги — а здесь так мило и уютно, — вот я и затаилась в выжидании. А потом решила встать на защиту того мира, к которому так привыкла. Чёрт знает что останется от книги, если её перепахивать постоянно взад и вперёд!
— Поэтому ты так ненавидишь профессора? — заключил я.
— Ну что ты, — наиграно обиделась Проба Пера. — Он оказался милейшим существом.
— Так всё-таки вы заодно? — обречённо проговорил я.
Проба Пера усмехнулась.
— Старикашка и сам не заметил, как начал помогать мне, и так до сих пор этого не понял. Но сослужил отличную службу, не ведая, что своими глупостями только отвлекает тебя и всё дальше уводит от истинной цели твоих поисков.
— Значит, это ты переписывала Пушкина, Булгакова, Достоевского, — опешил я, — чтобы профессору было чем занять меня?
— Ух-х-х, нет, — поморщилась и даже поёжилась Проба Пера, — делать мне что ли нечего. Зачем тратить время на то, что скоро исчезнет само, ведь комиксы куда интереснее.
— А издатель?
— Бедняжка влюблён в меня до беспамятства, — с готовностью ответила она. — Я и сама не ожидала такого эффекта. Ведь по сюжету я предназначалась тебе. Мы с тобой должны были составить главную пару этой истории. Твоя моя любовь к тебе — это твоя любовь ко мне. Такой классический любовный треугольник с третьим лишним. Только неожиданно твоё место занял издатель.
— И он тоже не заметил, как стал твоей марионеткой?
Проба Пера театрально вздохнула.
— Вот почему он с самого начала так настоятельно советовал найти тебя, — понял я. — Чтобы я никуда не смог от тебя деться. Я был твоей главной угрозой.
— Не вполне, — отвечала Проба Пера, хотя и похлопала кукольно глазами, отчасти подтверждая мою догадку. — На самом деле это профессор намного больше постарался, чтобы ты нашёл меня. Он подозревал, что это я превратила его в старика и я переписываю старые книги.
Она засмеялась.
— Можно подумать, — сквозь смех продолжала она, — у меня нет дел поважнее!
Я не разделял её веселья.
— А директор магазина? — угрюмо спросил я. — Тоже из вашей шайки?
— У, — ПП сделала отрывистый жест и даже фыркнула, — тот и вовсе мелкая сошка. Никакой роли не играет. Ума не приложу, как ты вообще к нему попал.
— Может, не стоит так идеализировать сюжет? — съехидничал я. — Не всё развивается строго по рельсам?
— Да что ты понимаешь! — грубо оборвала меня ПП. — Знаешь, что начнётся, если каждый вот так вот примется перекраивать сюжеты под себя, как ему удобно! Хаос и анархия! Вот что ждёт нас в этом случае.
Она гневно выдохнула через нос.
— Всем хочется верить, что они сами творцы своей истории и судьбы, — с презрением продолжила она. — Хочется — верьте, только руками не лезьте. Сюжет — это тонкий механизм, он очень долго настраивается и очень легко выходит из строя. Одно неловкое движение — и пшик! Наш мир катится в тартарары. Именно от этого и стало лихорадить твою книгу, неужели ты так и не понял?
— Так все эти превращения Москвы в Петербург и обратно на самом деле оттого, что кто-то вносит изменения в сюжет? — в задумчивости произнёс я.
— Хвала богам! Прозрел! — Проба Пера наиграно воздела руки к небесам.
— Ты, — уличил её я, хотя она и отнекивалась поначалу.
— Вот ещё! — возмутилась ПП. — Я наоборот пытаюсь всё поставить на свои места. И сейчас тоже пытаюсь, — с нажимом проговорила она.
Но я мало её слушал. Как никогда прежде я ощущал себя на пороге открытия.
«Писать, значит переписывать», вспомнились мне слова издателя. Но разве автор не я? Выходит, я сам всё это создавал и сам же изменял?! Сам переписывал свою книгу, став её частью? Да как такое возможно?..
Голова закружилась.
Проба Пера закатила глаза, прочитав мои мысли:
— Правду говорят, самовнушение — сильная вещь, — и резко подвела черту. — Но довольно болтовни. Я покажу выход.
— Вот он, — я указал на дверь.
Проба Пера побледнела.
— Ты же не посмеешь открыть её, правда, — вкрадчиво произнесла она. — Ты себе даже представить не можешь, что там, по ту сторону. Не вздумай!
— Чего ты боишься? — беспечно спросил я. — Давай посмотрим!
И я потянулся к дверной ручке.
— Ты спятил! — вскрикнула ПП. — Ты так и не понял, что там последняя страница? И стоит её перевернуть, нас всех не станет!
Я широко улыбнулся, осенённый догадкой:
— Так во-о-от почему ты хотела меня контролировать, — прозревал я, — чтобы я никогда не смог сюда добра-а-а-аться, чтобы сюжет постоянно возвращался к своему началу, а то и вовсе застрял на одной точке, чтобы последняя страница никогда не была перевёрнута.
Я даже открыл рот от удивления и просиял, угадав мотивы ПП:
— Ты хотела жить вечно.
Всё это я говорил с оттенком иронии и широко улыбался. Но Пробе Пера было не до шуток. С её лица слетело выражение покровительственного всезнания и величественного пренебрежения. Её движения стали отрывисты, потеряли плавность и грацию, а глаза неуверенно бегали по сторонам. Она то и дело опасливо поглядывала на дверную ручку и растерянно глядела на меня.
— Подумай, что тебе важнее, — срывающимся голосом начала ПП, — погоня за призрачной отгадкой, которой (вздохнула) не существует, как не существует ничего по ту сторону двери, или (пауза) твоя ненаглядная Джули.
Я напрягся.
— Там, — ПП указала на дверь, — ничего нет. Пусто. Вакуум. Конец.
Я слушал.
— А та-а-ам, — теперь ПП указывала в неопределённом направлении позади себя, — ждёт тебя она. Цела и невредима. И я могу вернуть тебя к ней. Сам ты отсюда не выберешься.
Должен признать, она вынула из рукава свой последний и главный козырь.
Я задумался. Пересечь границу, за которой таится неизвестность, и оставить Джули здесь? Или вернуться к ней, так и не узнав, что же скрывает за собой эта дверь?
— Твой выбор? — спросила наконец Проба Пера, выдержав долгую паузу.
Я молчал. Я не знал. Я колебался. «Настоящий выбор — это когда выбираешь всё сразу», пришли на ум слова Джули, но вместо помощи только ещё больше сбили с толку. Я приобрёл растерянный вид, и это не могло ускользнуть от внимания ПП.
— Надо решать, — её голос вновь налился силой и уверенностью; я буквально ощущал, как она снова обретает надо мной контроль, подпитываясь моей растерянностью. — Взгляни на свой путь. Разве он был пройден вами для того, чтобы расстаться в самом конце?
Она подошла ко мне вплотную.
— О нет, — вкрадчиво шептала она, сильнее приближаясь к моему лицу, — ваш путь был пройден ради самого пути. Здесь главной была не цель, а состояние. Так точно люди совершают романтические путешествия на старинных поездах не для того, чтобы добраться из точки А в точку Б, а ради самого путешествия.
С этими словами она прильнула к моим губам, загипнотизировав меня настолько, что я осознал её действия лишь с большим опозданием.
Когда поцелуй завершился, она неохотно отстранилась от меня, прикусив нижнюю губу, и мельком исподлобья глянула мне в глаза.
— Как жаль, что она не сможет этого оценить, — тихо проговорила ПП и повернулась ко мне спиной. Она уже окончательно убедилась в своей победе надо мной.
«И как бы я хотела оказаться на её месте», — подумала она с такой тоской в мыслях, с какой обычно вздыхают от безответного чувства. А я даже не сразу осознал, что прочитал её мысли. В тот момент мне это казалось таким же естественным, как наполнять лёгкие воздухом.
Конечно, ПП лила елей на уши, туманила мозг, даже голос её стал такой… ласкающий, убаюкивающий. Таким голосом, наверное, поют Сирены, увлекая на гибель моряков. Его хочется слушать, в нём хочется утопать и гибнуть.
«Меня бы здесь не было, если бы ты сам не написал меня», — снова зазвучали во мне слова Джули и внезапно прокололи в пелене непонимания дырочку, какую делают в яичной скорлупе, чтобы яйца не лопались при варке. Через это крохотное отверстие проникал сначала слабый и неторопливый, а потом всё сильнее растущий поток мыслей и догадок, домыслов и открытий.
Получается, я, как мифический Пигмалион, сам создал Джули? Сам влюбился в неё. Да ещё и слепил профессора, чтобы было к кому ревновать? А затем состарил его, чтобы устранить соперника?
Писать — значит переписывать. Творить, созидать, ваять. Вязать. Чертить на стене мелом, писать на рвущейся салфетке, царапать на асфальте.
Переписывать — значит зачеркивать и писать заново. Уничтожать, чтобы созидать. Стирать с лица земли и отстраивать вновь. Уничтоженный Петербург, переписанный профессор, покончивший с собой драматург — всё это тоже часть творческого процесса?..
А кто тогда создал Пробу Пера и всех остальных? Кто переписывал эту книгу? Кто сначала придумал ПП, а потом решил от неё избавиться? Это всё тоже я?
Так кто же кому подчиняется? Я сюжету или сюжет мне? Вопрос из области первородства курицы и яйца.
Яйцо. Откуда вообще взялись эти яйца по всей книге? Кто мне их постоянно подсовывал, то подсказывая, то сбивая с толку?
— Почему ты тогда позволила мне уйти? — я решил застать Пробу Пера врасплох, резко переменив тему.
— Знала, что ты вернёшься, — недолго подумав, уверенно отвечала она.
— Но я не вернулся.
ПП хотела было что-то сказать, но уклончиво промолчала и ничего не подумала.
— Значит, сюжет не работает! — заликовал я.
Она немного помедлила.
— Работает, — тихо, но твёрдо отчеканила ПП и резко вскрикнула: — И ты вернулся!
И с этими словами она молниеносно кинулась в мою сторону, сбив меня с ног стремительной подсечкой.
Я во второй раз повалился на белую поверхность пола, на какое-то время потеряв ориентацию в пространстве.
— Ты не хотел по-хорошему, — она кружила вокруг меня, как чёрная пантера над добычей, — а мне уже надоела твоя болтовня.
Я попробовал подняться, но получил удар ступнёй в грудь и повалился навзничь, затылком почувствовав прохладу белой жижи.
— В тебе столько слов, что хватило бы на дюжину таких книг, — всё сильнее раздражалась она, — а зачем ты их пишешь, если потом по сто раз переписываешь? Зачем населяешь свои миры жизнью, если потом её уничтожаешь?
Она не на шутку пугала меня, теряла над собой контроль и выходила из себя, как Нева из берегов. Мне становилось страшно.
— Ты что, бог? — риторически спросила она и сама же ответила: — Нет! Ты себя им только возомнил! И пусть я потеряю смысл всего, но ты не уйдёшь отсюда живым!
Я перевернулся на живот и попробовал подняться, встав на колени и упёршись в пол руками. Но получил ещё один удар ногой под дых.
— Пора положить этому конец. Слышишь? Конец! — мне стало казаться, что Проба Пера размножилась, и вокруг меня ходил целый хоровод из стройных полупрозрачных фигур в чёрном. — Я тоже кое-чему научилась в этой книге!
— И что ты сделаешь? — запыхавшись, спросил я и наконец умудрился сесть на пол. — Перепишешь меня?
— Много возни, — ответила она и устремилась наверное в самую мощную свою атаку.